БАЛЬТАЗАР РУССОВ

ХРОНИКА ПРОВИНЦИИ ЛИВОНИЯ

CHRONICA DER PROVINTZ LYFFLANDT

ЧАСТЬ III-я

70. Дальнейшие судьбы Иоанна Дуве и Элерта Крузе.

Когда герцог Магнус уехал из Оверпалена, а его гофлейты разорялись, когда совершенно окончилась короткая радость немецких бюргеров в Дерпте, тогда Иоанн Дуве и Элерт Крузе написали ревельскому магистрату следующее: Все переговоры, которые они вели с ревельцами, были начаты ими в видах общего благополучия. Если на самом деле вышло иначе и исход дела оказался не таким, на какой они надеялись, то в этом виноваты не они, а московит, обманувший их. Они же всегда относились доброжелательно к городу Ревелю и всей Ливонии, их любезному отечеству. Затем Иоанн Дуве прибыл в Падис и попросил, чтобы его дружелюбно пропустили в город Ревель, так как он хотел переговорить о некоторых вещах, касавшихся города. Но ревельцы не захотели ни слушать его, ни впустить в свой город. После того зимою прибыл также к Ревелю и Элерт Крузе, отправленный послом от литовских сословий (панов) к королю шведскому. [212] Но ревельцы ни за что не хотели пустить его в город; несмотря на то что он был посол; вследствие того он должен был отправиться в монастырь св. Бригитты, а оттуда уехал в Швецию.

После возникла большая неприязнь и несогласие между Иоанном Дуве и Элертом Крузе за то, что их сыновья закололи и убили друг друга. А Иоанн Дуве, увидевши наконец, что московит, по своему великому коварству, осыпал его почестями и богатством только потому, что хотел обмануть через него и поймать остальных ливонцев, а что из за этого его (Дуве) многие ненавидят, задумал захватить врасплох и отнять у московита не только город Дерпт, но и всеми силами стал служить королю польскому против московита, вредя и советом и делом московиту как только мог.

71. Русские вербовки, 1572 г.

В 1572 году московит указом поручил Юргену Фаренсбеку Нельфийскому, набирать в службу немецких гофлейтов и приводить их в Москву для действия не только против татар, но против других врагов, как гласил указ. По этому указу Юрген Фаренсбек доставил московиту целый отряд, как ливонских, так и чужеземных гофлейтов. Во веки веков прежде не слышно было, чтобы ливонцы и чужеземцы так приставали к московиту, как в эти годы.

Добрые старые ливонцы открещивались от московита, много молодых, а также и старых ливонцев перешли на его сторону, несмотря на то, что московит без устали домогался их отечества и публично говорил, что не оставит Ливонию в покое до тех пор, пока не вырвет с корнем всю сорную траву, т.е. всех ливонских дворян и немцев. Несмотря на то, многие ливонцы, по своей слепоте и неразумию, всеми силами старались, чтобы московит как можно легче и скорее уничтожил их.

Род Фаренсбахов принадлежит к древним немецким родам, и некоторые Фаренсбахи упоминаются в ливонских летописях еще в XIV-м столетии, прочное положение в Ливонии Фаренсбахи получили с того времени, когда Вильгельм Фаренсбах сделался в конце ХIV-го столетия вассалом епископа эзельского Винриха Книпрода. Он приходился племянником епископу, получил в управление три епископские замка и скоро разбогател. Тем не менее в XVI-м столетии Фаренсбахни не принадлежали к числу ливонских богачей. [213]

Фаренсбах, однако же, не долго оставался в московской службе. Не желая участвовать в походе царя на Ливонию, он уехал в Вену на службу к императору, пробыл тут самое короткое время и перешел на службу в Данию. Король датский Фридрих назначил его своим гофмаршалом. В датской служба Фаренсбах провел 8 лет и в 1577 году снова появился в Ливонии, вступив с королевского позволения, на службу городу Риге. Король Стефан Баторий оценил способности Фаренсбаха, предоставил ему в лен все бывшие родовые его поместья на Эзеле и в Вике, и в 1580 году вверил ему начальство над немецким отрядом польской армии, действовавшей против Иоанна. Фаренсбах участвовал в войне с русскими, и пользовался такою благосклонностью короля Стефана, что в 1585 году был назначен венденским кастеляном, комендантом Тарваста и получил замок Каркус с землями в наследственное владение. В возникшей войне со шведами он играл видную роль, но не долго был действующим лицом в ней. Он умер 17-го мая 1602 года.

72. Магнус снова обращается к русским, 1572 г.

В 1572-году, в мае, после того как герцог Магнус отправил своих послов в Ревель для переговоров о перемирии, [214] он тайно перешел опять к московиту, отправив назад русских и немцев, пришедших за ним к викскому Зунду. Очень многие кричали тогда, будто московит очистит в Ливонии для герцога семь замков и не из малых; однако пока еще этого не случилось.

Рюссов упоминает, что герцог отправил назад русских и немцев, пришедших за ним к Викскому Зунду. Дело в том, что по снятие осады Ревеля, русское войско и магнусовы гофлейты начали осаду Виттенштейна. Приступы были совершенно неудачны. Магнус в выше упомянутом письме к императору говорит, что он не мог сладить с русским мятежным войском и для того отпустили его (к Нарве и Дерпту).

73. Новые предприятия шведов, 1572 г.

1-го августа 1572. г. в ратуше города Ревеля принимали послов короля шведского и герцога Карла зюдерманландского. Послы сказали, что герцог сам лично с сильным войском, в несколько тысяч человек, прибудет в Ливонию для преследования московита. Это вызвало большую радость в Ревеле и многие тогда говорили: вот когда начнется наше счастие! Но герцог по другим случившимся делам, не мог приехать, и половина войск также не прибыла. Тут и началось истинное несчастие города и страны, как то видно будет из дальнейшего рассказа. В 1572 году, 7-го сентября, в Ревель прибыло войско из рейтаров и кнехтов, шведов и немцев. Войско это, вооружившись, двинулось к Везенбергу, схватилось с русскими, ограбило Вирланд и взяло большую добычу быками и коровами. Затем они пошли к Оверпалену, имели там также схватку, потеряли своего лучшего фейерверкеркера, и с быками и коровами возвратились в Ревель.

В то же время Юрген Уксель фон Паденурм пошел с несколькими шведами к Аренсбургу и с большими угрозами требовал сдачи этого замка. Еслибы он серьезнее взялся за дела, то наверное оно удалось бы ему. Он, однако, отнял у них приход [215] и область Килеконд, который аренсборцы. впоследствии снова приобрели посредством переговоров.

В середине декабря 1572 г царское войско из под Нарвы вступило в эстонские земли, занятые шведами.

74. Как Виттенштейн попадает в руки русским, 1572—73 гг.

В 1572 г., 16-го декабря, солдаты короля шведского, рейтары и кнехты, числом около 5,000 человек, двинулись в поход, намереваясь осадить Оверпален. Они сделали большой крюк к Мариаму, а оттуда к Феллину ради грабежа, а две картауны (пушки) вместе с порохом и свинцом отправили прямо по Виттенштейнской дороге; к этим двум орудиям должны были прибыть еще несколько тяжелых орудий из Виттенштейна. Но обе пушки во время святок не дошли дальше Ниенгофа в 5-ти милях от Ревеля. В то же время великий князь московский в первый раз лично со своими двумя сыновьями и с 80,000-ным войском и со многими орудиями вступил в Ливонию, между тем как шведы в Ревеле и в Виттенштейне не имели о том ни малейшего известия, будучи вполне уверены, что для них нет никакой опасности. Bсе они, и высокого, и низкого происхождения, вообразили себе, что когда двинется в поход шведское королевское войско, то московит даже не посмеет и пикнуть, так-де московит теперь бессилен и не страшен. Поэтому они отбросили в сторону всякую осторожность и все разведывания. Но когда они меньше всего береглись, московит сам лично с огромным войском подошел к Везенбергу, а ревельцы, также как и Клаус Акезен (Клас Акбзон Тотт), военный начальник, и все воины в Оверпалене все еще ничего не знали об этом. Однако, виттенштейнцы кое что проведали о [216] движении русских, но не хотели верить, что им грозит опасность, а все думали, что это только набег какого нибудь русского отряда, высланного для захвата пушек в Ниенгоф. В таком предположении Ганс Бой (Бойе), наместник (комендант), послал из замка почти всех кнехтов за 6 миль на встречу отправленным из Ревеля пушкам и так обессилил гарнизон виттенштейнского замка, что в нем осталось всего только 50 воинов, способных владеть оружием, кроме 500 простых мужиков, бежавших в замок. Ганс Бой никак не полагал, что московит имеет в виду не пушки в Ниенгофе, а замок Виттеншгейн. Не успел он поэтому опомниться, как московит с своим войском был уже у Виттенштейна. Охотно бы Ганс Бой распорядился теперь иначе своими кнехтами.

Когда же Виттенштейн был осажден, то несколько тысяч русских были отправлены на разведки. Они обошли весь Гарриен и Иервен, во многих замках нашли много народу, так как друзья и соседи собирались друг к другу в гости на святках, женщины были наряжены в свои лучшие платья и уборы, они все веселились не заботясь об опасность. Тогда против всякого ожидания московит врасплох напал на них, очень многих из них убил, и ниесколько тысяч, молодых и старых, увел в плен в Москву и Татарию. Невозможно высказать что за горе и печаль были тогда в Гарриене и Иервене.

В 1573 г., 1-го января, в день нового года, в два часа пополудни, московит взял приступом королевский замок и сильную крепость Виттенштейн, после шестидневной осады и обстреливанья. Потому что осадивши замок в день св. Иоанна о Рождестве, в суботу, он взял его в следующий четверг, а случилось это так: После того как военный начальник Клаус Акезен пошел кругом со своими воинами к Феллину ради грабежа, а две пушки с немногими людьми отправил прямо по виттенштейнской дороге, то послал из своего отряда 500 всадников (гофлейтов) на встречу орудиям, не имея в то время вестей о московите, который уже подошел совсем близко. А наместник Виттенштейна хотя и получил известие о русских, однако не обратил на то внимания, а послал кнехтов из замка, на помощь к орудиям. Когда же кнехты ушли, а русские были близко, то прибыли гофлейты, а именно 500 всадников, посланные на встречу орудиям военным начальником, и потребовали, чтобы их впустили в замок Виттенштейн до прихода русских. Но так как наместник отправил большую часть кнехтов, и шведов осталось в замке очень мало, то и не осмелился довериться немецким гофлейтам, боясь, что если они войдут в замок, то поступят также, как и Клаус Курсель с ревельским замком, к тому же и один немец [217] предостерегал его не пускать гофлейтов в замок. Когда же упомянутые гофлейты должны были уехать и уже были далеко, и московит подошел со всем своим войском, то наместник охотно поступил бы иначе, но теперь было уже слишком поздно.

Гофлейты, прибыв в Ниенгоф к орудиям, нашли там множество бочек пива и всяких съестных припасов, назначенных для лагеря, потому они немедленно стали пьянствовать и предавались разгулу до полуночи, не заботясь о страже. Напившись до пьяна, они, не расставив часовых и не думая об опасности, улеглись спать частью за забором, окружавшим двор, частью перед забором в открытом поле. Через несколько времени подошел московит с 5000 человек, и наверное не во время разбудил бы их, если бы один из гофлейтов не вышел по своей нужде и не заметил московита. Когда же он поднял тревогу, то остальные вскочили со сна и полупьяные едва могли найти своих лошадей. Трубач начал трубить, но скоро к нему подкрался русский и отрубил ему голову, точно также как и нескольким другим. А другие гофлейты, бывшие внутри двора за забором и занимавшие не много выгоднейшую позицию, услышав тревогу, на скоро собрались, вышли в поле, бросились на русских, застрелили одного важного московитского знаменоносца с другими русскими, взяли троих в плен и привезли их с собою. После продолжительных допросов пленные единогласно показали, что великий князь, со своими обоими сыновьями и с 80000 войском стоит у Виттенштейна, а с ним находится также и герцог Магнус гольштейнский с немногими немцами. Поэтому, когда гофлейты в Ниенгофе услышали про эту весть, то им стало так страшно, что они не знали, каким бы путем добраться до Ревеля, поспешно отправились через кусты и по разным проселочным дорогам, и постоянно оглядывались, не идут ли за ними русские. И так они убежали из Ниенгофа, а орудия, также и шведских кнехтов вместе с помещиком Арентом Дуве, которому принадлежал двор, и многих бедных крестьян с женами и детьми, бросили на произвол московита.

Когда гофлейты прибыли в Ревель с пленными русскими, то лишь тогда ревельцы услышали, что Виттенштейн осажден великим князем. Не смотря на то, многие не хотели верить тому, а говорили, что это все вздор, что войско короля шведского выступило в поход, что Виттенштейн останется цел и невредим. Так спокойны были тогда шведы в своей беспечности, и бедные мужики, пришедшие до этого в город, снова толпами отправились с женами и детьми назад в свои деревни и не опасались никакой беды, так как воины короля шведского выступили в поход. И хотя они за одну или две мили [218] увидели огни русских, однако не обратили на них внимания, а думали что это их собственные солдаты; поэтому они позорно были захвачены русскими и татарами. А воины, бывшие в лагере у Оверпалена, услышав пальбу московита перед Виттенштейном, также ничего не знали, и говорили друг другу: «Виттенштенйцы стреляют в честь королевских орудий из Ревеля».

Эта ужасная пальба была бы совершенно ненужна московиту у Вйттенштейна, если бы он только знал, как слаб замок и лишен всякого войска. Но так как московит был робким воином на приступах, то хотел попытать свое счастие страшной пальбой. Когда же это не удалось ему, то он поневоле должен был итти на приступ, опасаясь прихода помощи со стороны шведов. Ему легко было взять приступом и занят замок, так как в нем не было войска.

Когда же русские ворвались в замок Виттенштейн, тогда началось избиение: все должны были поплатиться жизнию и женщины и девушки, дворяне и не дворяне, исключая нескольких бедных крестьян, которые из хитрости спустились в тюремные башни и сказали, что они пленные и подданные герцога Магнуса из Оверпалена, им дарована была жизнь и они были освобождены из вымышленной темницы. А наместника Ганса Боя со многими другими шведами, немцами и ненемцами, привели к великому князю, который живьем велел привязать их к кольям и зажарить до смерти. Такое жаренье длилось перед Виттенштейном несколько дней. В то время повсюду в Иервене было так много, мертвых тел, что собакам, диким зверям и птицам на долгое время хватило корму: там не было никого, кто похоронил бы трупы.

Прим. перев. Во время штурма Виттенштейна (Пайды по нашим летописям) 1-го января 1573 г. был убит царский любимец Малюта Скуратов Бельский. Весьма возможно, что смерть любимца побудила Иоанна столь жестоко казнить пленных. Тело Малюты было отправлено в Волоколамский Иосифов монастырь с богатым вкладом.

75. Русские берут также и Ниенгоф; шведы отступают перед ними, 1573 г.

11-го января московит занял также и Ниенгоф, где были обе пушки, а шведских кнехтов, оставшихся при орудиях, вместе с помещиком двора и всеми крестьянами с их женами и детьми, около 300 человек, взял в плен, а помещика отослал к великому князю в Виттенштейн, где он был изжарен на огне до смерти вместе со своими зятьями и родными. Остальных шведских кнехтов и крестьян русские прокоптили до смерти и сожгли в Ниенгофе. Затем они так опустошили упомянутый двор, что у всякого, входившего в него, волосы становились дыбом от [219] ужаса. Незадолго перед тем ревельские бюргеры с большой опасностью вывезли оттуда порох и свинец. Если бы из ревельского замка послали несколько лошадей, то и пушки остались бы в пользу короля шведского.

14-го января Клаус Акезен, военный начальник, двинулся со своим войском выручать бедных людей в Ниенгоф. Подойдя к Вайте, в трех милях от Ревеля, он в этой деревне взял в плен одного русского, который известил, что Виттенштейн вместе с Ниенгофом и орудиями уже во власти русских, и, поклявшись в справедливости своих слов, советовал Клаусу Акезену повернуть поскорей назад со своим войском, а то и ему худо придется. Когда Клаус Акезен и его люди услышали это, то немедленно поспешно отступили ночью. Ревельцы же, услышав показание русского о потере замка Виттенштейна, все еще не верили этому, несмотря на то, что русский умер с клятвой, что это правда.

76. Замок Каркс переходит к русским. Победа шведов при Лоде, 1573 г.

Когда великий князь московский взял и прочно занял замок Виттенштейн, то разделил свое войско на три части. С одною частью вместе с артиллерией, перевозимой не лошадьми, а стрельцами, он пошел в Россию и несколько времени спокойно пробыл в Новгороде; другую часть он послал к замку Карксу, принадлежавшему также шведам, взял этот замок после страшной пальбы и затем передал его герцогу Магнусу гольштейнскому.

Третью часть войска он послал в Вик, чтобы опустошить земли около Габсаля, Лоде и Леаля и взять также эти замки угрозами и страхом. Но шведы твердо держались в упомянутых замках и не обращали внимания на ужасную пальбу московита. Этот отряд, по Божьему соизволению, претерпел отличнейшие убытки в Вике. Потому что Клаус Акезен, достаточно долго сносивший с горестью неистовства московита и упрашиваемый бюргерами, наконец храбро выступил со своим войском, не таким сильным однако, как раньше, искать неприятеля. Встретивши не далеко от Лоде русских, он послал вперед свой авангард, состоявший большею частью из ливонцев; когда же последние напали на отряд русских и за превосходством русских не могли или не хотели вернуться к шведскому войску, то обратились в бегство и тем уменьшили и еще более ослабили шведский отряд. Они побежали, кто в Ревель, кто в Парнов, кто в Фикель, кто в Лоде, и везде распространили дурную весть, что шведы разбиты. Этою вестию были глубоко опечалены все христианские души в упомянутых местах, а особенно в Ревеле, и эта весть и печаль продолжалась [220] два дня; затем Господь послал лучший слух, именно, что маленький шведский отряд, всего не более 600 всадников и 100 (1000) кнехтов победили более 16000 русских, 7000 убили, остальных обратили в бегство, две мили гнались за ними и отняли у них весь обоз, около 1000 саней, нагруженных всякими припасами и добычею. Этому снова все очень обрадовались. Битва произошла при Лоде 1573 г., 23-го января.

Когда шведы побили неприятеля и разделили добычу, то с большими почестями и богатой добычей вернулись домой и привели в город Ревель более 1000 московитских валлахов (коней). Тогда лошади были очень дешевы в Ревеле и не считались редкостью собольи и куньи шубы, а также русские деньги и украшения. Шведские кнехты ежедневно приносили на ревельский рынок на продажу много вещей, взятых в добычу.

Из этого видно, что с русскими можно вести дело, если есть только немного серьезности и стойкости против них. Московит совсем не так страшен, как воображают и рассказывают о нем многие и высокого, и низкого происхождения. Он во всю жизнь не победил в сражении 3000 немцев, если только они сопротивлялись; но конечно если немцы без нужды убегают, то ему хорошо гнаться за ними. Потому что когда Клаус Акезен с немногими людьми стал против, то московит и пропал. В этой битве пало также несколько шведов, как то Яспер (Каспар) Ларсен и Яспер Нильсен, шведские ротмистры, Вольмар Бракель, прапорщик, Лудвиг Дуве из Шенгофа, Юрген Фифгузен, Герман Анреп, Михель Шлойер, гауптман ревельских кнехтов, и много других дворян и хороших гезелей. Тогда господин Клаус Акезен с триумфом вошел в Ревель и велел везти перед собою много московитских знамен и московитских полевых орудий.

Прим. перев. По возвращении в январе 1573 г. в Новгород, царь отправил к шведскому королю Иоанну III новое письмо в ответ на то королевское письмо (см. выше, стр. 211), которое было написано «не по пригожу». Царское письмо гласило также далеко не по пригожу (см. Соловьева VI. 345 и Карамзина IX, прим. 414): <Что в твоей грамоте написана лая (брань), на то ответ после; а теперь своим государским высокодостойнейшие чести величества обычаем подлинный ответ со смирением даем; во первых ты пишешь свое имя впереди нашего - это непригоже, потому что нам цесарь римский брат и другие великие государи, а тебе им братом назваться невозможно, потому что шведская земля тех государств честию ниже. Ты говоришь, что шведская земля вотчина отца твоего: так дай нам знать, чей сын отец твой Густав, и как деда твоего звали и на королевстве был-ли, и с которыми государями ему братство и дружба была; укажи нам и пришли родству своему письмо. А то правда истинная, что ты мужичей род.... Коли при отце твоем приезжали наши торговые люди с салом и с воском, и отец твой, сам в рукавицы нарядился, сала и воску за простого человека место опытом пытал и пересматривал на судех, и в Выборг того дня бывал.... Стен Стур давно ли был [221] правитель на Свейской земле? Тому у тебя памятухов много: их спрося уведай... Просили есмя Катерины... взяв ее, хотели отдать брату ее... а у него взяти лифляндскую землю без крови; а не потому, как безлепишники по своим безлепицам врали.... Нам сказали, что ты умер, а детей после тебя не осталось: если бы мы этой вашей лжи не поверили, то жены твоей и непросили; мы тебя об этом подлинно известили; а много говорить об этом не нужно: жена твоя у тебя, никто ее не хватает; и так ты для одного слова жены своей крови, много пролил напрасно. А что ты писал нам о брате своем, Эрике, что мы для него с тобою воюем, так это смешно: брат твой Эрик нам не нужен; ведь мы к тебе о нем ни с кем не приказывали, и за него не говаривали: ты безделье говоришь и пишешь.... О печати мы тебе для того писали, что тебе хочется мимо наместников с нами, самими ссылаться: но даром тебе этого не видать; а если хочешь из за этого кровь проливать — про то ты знаешь. Твоего титула и печати мы так запросто не хотим: если хочешь с нами ссылаться мимо наместников, то ты нам покорись и. поддайся и почти нас, чем пригоже: тогда мы тебя пожалуем, от наместников отведем, а даром тебе с нами ссылаться не пригоже и по государству, и по отечеству; без твоего же покорения титула твоего и печати не хотим....».

О сражении под Лоде в Архив. Разряд. Кн. 482 сказано: Воеводы (князь Ив. Фед. Мстиславский с товарищи) пришли к городу Коловери (Лоде) и немецкие люди (Клаус Окс т. е. Клас Акезон Тотт с товарищи) у города воевод наших побили, а убили на том деле правые руки боярина князя Ив. Анд. Шуйского, да дворян и детей боярских и людей боярских и стрельцов многих побили».

77. Свадьба Магнуса, 1573 г.

В 1573 г., в воскресенье юбилате, герцог Магнус гольштейнский венчался в Новгороде с родственницей великого князя; на этой свадьба присутствовал также и великий князь московский со своими обоими сыновьями и был очень весел.

Прим. перев. Герцог Магнус был у царя в Москве в мае и июне 1570 г. Тогдашния условия с ним указаны на стр. 188. По смерти княжны Евфимии Владимировны, царь обещал выдать за Магнуса младшую ее сестру, Марию (см. выше, стр. 214). Бракосочетание должно было совершиться в Новгороде, куда Магнус прибыл 4-го апрели 1573 г. со свитою из 200 всадников. Невесте в это время шел всего 13-й год от роду. После венчания, совершенного 12-го апреля православным священником, новобрачных благословил лютеранский проповедник.  (При описании свадьбы чнтаем (Соловьева VII, 2): Венчаться королю на Пробойной улице, на Славкове, у Дмнтрия святого, а с королем ехать “римскому попу", а княжну обручать и венчать дмитровскому попу; приехав к венчанию, княжне итти в церковь, а королю стать на паперти, и венчать короля по его закону, а княжну по христианскому закону.) Царь весело [222] пировал свадьбу, увеселял немцев плясками, пел с певчими, но не доверяя Магнусу и немцам, на что, конечно, имел самые основательные причины и поводы, имел благоразумие не давать новобрачному ни обещанных пяти бочек золота, ни предоставлять ему ливонских городов, занятых русскими. Уезжая из Новгорода 19-го апреля 1573 г., царь дал Магнусу лишь один замок Каркус, недавно отобранный у шведов и прощаясь с ним (см. Карамзина IX, прил. 420), прямо сказал, что измена Таубе и Крузе, измена также Юргена Фаренсбаха, не задолго пред тем ушедшего из русского стана, и измена другого немца Вахтмейстера побуждают его, царя, не давать Магнусу ни городов, ни денег: «Ты — человек, говорил царь, если изменишь, то золотом казны моей наймешь воинов, и мы принуждены будем своею кровию вновь добывать Ливонию. Заслужи прежде милость испытанною верностию».

Посольство Фединга осталось без последствий.

78. Жестокая зима, 1573 г.

В 1573 г. в Ливонии была такая жестокая зима, что в четверг перед Троицей люди переходили по льду из Швеции в Ревель, а на Троицу ревельский рейд был так далеко покрыт льдом, как только можно было видеть с валов и башен; немецкие же моряки, бывшие тогда в море и хотевшие попасть в Ревель, вошли со своими кораблями в гавань Роггё (большой и малый Роог пред нынешним Балтийским Портом), и на праздник Троицы пришли в город по сухому пути, и только после Троицы, когда прошел лед, их корабли пришли за ними в ревельскую гавань.

79. Беспорядки от шотландцев, 1573 г.

В 1573 г., в августе, в Ревель прибыло из Швеции сначала два отряда (знамена) шотландцев, а немного спустя еще [223] несколько знамен, так что всех их, всадников и кнехтов, и всякой шотландской челяди оказалось около пяти тысяч человек, получивших немного денег в Швеции. Пока у них были деньги, они вели себя так хорошо, что всякий должен был похвалить их, но когда деньги были прожиты, то кончилась и похвала их полку, потому что, нуждаясь в прокормлении, они стали требовать денег. Но добыть денег было не так то легко, потому им позволили брать у крестьян фураж и съестные припасы. Когда же они получили такое дозволение, то от того пострадали не только крестьяне, но и все бюргеры и жители города, дворяне и не дворяне. Потому что они брали силой от дворян, бюргеров и крестьян нетолько фураж и съестные припасы, но и все их движимое имущество и хлеб на полях; а что бедные мужики спрятали, то должны были вытаскивать и отдавать после неслыханных пыток и мучений. А так как шотландцы должны были стоять за городом (в крепости им жить не позволяли), потому от этого страдал и не только скот бюргеров, но и сами бюргеры. Ибо ни один бюргер или житель низкого ли, высокого ли происхождения, не осмеливался высунуть головы за ворота: тот, которого схватывали шотландцы, должен был оставлять им свой кошель с деньгами, а также и кафтан с плеч; а если бюргеру нужно было добыть что либо из припасов в гавани или из деревни, то приходилось отправляться добывать с целой толпой слуг, будто от неприятеля. В сущности это было не лучше неприятельской осады. Наконец, шотландцы захотели грабить и начальников замка, как грабили городских бюргеров, и застрелили коня под одним начальником замка. Тогда и немецкие жолнеры, видя, что шотландцам всё сходит с рук, начали следовать их примеру, и туг уж не стало разницы между друзьями и врагами. Нет возможности передать, что за ропот, жалобы, печаль и мстительные крики раздавались тогда у бедных крестьян на начальство, допустившее подобные вещи.

80. Беда со шведскими гофлейтами, 1573 г.

8-го октября господин Клаус Акезен, военный начальник, вместе с коммиссарами, прибывшими недавно из Швеции, вел переговоры с гофлейтами чтобы они еще раз стали служить против московита. Но как они не получили полной платы, на которую рассчитывали, то так рассердились, что их на силу успокоили. Наконец они согласились с таким условием, что им сначала выдадут королевские драгоценные вещи, ценою в 26,000 талеров, на которые они снарядятся в поход; на остальную же сумму, которую они частью заслужили раньше, частью же заслужат еще в этом походе, им должны дать в залог до дня Иоанна [224] Крестителя следующего 1574 г, замки Гапсаль, Иоде и Леаль со всеми принадлежащими к ним землями; а если вся уплата не будет вполне произведена к назначенному времени, то они имеют право передать эти замки христианскому государю, которому пожелают, исключая московита и герцога Магнуса гольштейнского. С этим согласились коммиссары; договор был подписан и снабжен печатями с обеих сторон.

81. Шотландцы кальвинисты,, 1573 г.

В 1573 г. у шотландцев, живших в Ревеле, был собственный священник, исполнявший их богослужение по кальвинскому обряду. Знатнейшие из шотландцев заняли в городе пустой дом одного бюргера на углу конного рынка и здесь заставляли служить своих священников и совершать таинства по кальвинскому обычаю. Особенною милостью Божиею было еще то, что шотландцы не понимали немецкого языка, а то они многих заразили бы своими фантазиями, ибо добивались не только этого, но и многих других злых вещей.

82. Выступление шведов и шотландцев; тщетная осада Везенберга и Тольсборга, 1574 г.

В 1574 г., 1-го января, снова выступило шведское войско против русских. При этом военные начальники, господин Клаус Акезен, рыцарь из Биста, и Понтус де Легардия (де-ла-Гарди) барон и рыцарь из Эйкгольма, с войском и несколькими полевыми орудиями двинулись вперед. Но шотландцы сначала не пошли с ними, а хотели остаться в Ревеле охранять город.

Многие из них были не солдаты, а по собственной воле пошли за отрядом, в качестве торгашей, маркитантов и батраков, и пока можно было грабить землю, мужиков и бюргеров, то все это были хорошие воины; но когда пришлось выступать в поход против неприятеля, то третья часть шотландцев оказалась невооруженной; многие из них уехали, многие выдали себя за маркитантов. Поэтому когда шотландцы не хотели идти с другими, то шведские кнехты должны были вернуться в Ревель и захватить с собою шотландцев.

3-го января, шотландцы и шведы, вместе со знаменем (отрядом) города Ревеля, с 21-м знаменем кнехтов и 11-ю эскадронами гофлейтов немецких, шведских и шотландских, двинулись в поход.

Начальником шотландцев был Архибальд, сын графа Рувинского (Дунробин в Соутерленде) из Шотландии, который, со своими капитанами и офицерами, которых было почти [225] столько же, как и простых рядовых, печально выехал из Ревеля; все они двинулись к Везенбергу, осадили этот замок, окружили окопами, и только через две недели стали обстреливать его.

15-го января из Ревеля повезли большие орудия, а именно: 6 пушек и 2 мортиры, которые дворяне и бюргеры должны были доставить к Везенбергу. Город Ревель одолжил также на этот раз две картауны и одну мортиру со всеми принадлежностями. Когда же орудия прибыли к Везенбергу, то поставили их в шанцы, уже готовые две недели тому назад, и только тогда начали стрелять, давши русским достаточно времени укрепиться. При самом начале обстреливания, одним выстрелом были убиты и артиллериймейстер и шанцмейстер; затем лопнули колеса у орудий, и всё шло неудачно. Два раза в январе они пытались взять замок приступом, но оба раза им не посчастливилось.

2-го марта они построили шанцы в другом месте; разрушив выстрелами одну башню, они сделали третий сильный приступ, но потеряв более 1,000 человек шведов, шотландцев и немцев, шведы должны были отказаться от овладения замком. Тогда было великое ликование у русских в замке. Немецкие гофлейты были очень ожесточены и вызывались снова итти на приступ, но военный начальник не позволил им этого. А еслибы это случилось, то Везенберг принял бы совсем другой вид.

Шведы пытали свое счастье также и подкопами под замок; но тоже неудачно, потому что начали дело слишком неискусно, и ясно показали русским, в каком месте будет сделан подкоп, так что русские легко могли копать им навстречу и остерегаться шведских замыслов. Наконец они пробовали также и поджигать, но ничего не достигли, потому что фейервекеры через чур рано поубегали из науки от своих мастеров.

Когда -же воинские люди усомнились во взятии замка Везенберга, то стали рассчитывать на грабеж и опустошили и ограбили земли гораздо больше, чем бывало до сих пор: в эту осаду они опустошили ливонские земли, именно дерптскую область, Вирланд и Иервен и другия места, не меньше, чем до них русские и татары, убивая, грабя и сожигая. Теперь стало ясным, что предсказывала Ливонии огненная комета, подобная метле, которую видели в 56-м году (см. Пр. Сб. II, стр. 344).

15-го марта шведы захотели попытать счастья также и у замка Тольсборга, находившегося в трех милях от Везенберга у берега моря; но они обожглись, ибо захотели без стрельбы взять крепость,

и с потерей нескольких кнехтов с большим позором должны были отступить.

Во время этой же осады, за две недели до отступления, произошло страшное знамение с волками: они несколько вечеров сряду [226] приходили кучами к лагерю, несмотря на то, что там с большим шумом стояла огромная толпа народу, и так ужасно начинали выть, что у многих волосы становились дыбом.

Военные действия потому продолжались весь 1573 и 1574 г., хотя без всяких решительных результатов. [227]

83. Несчастный конец шотландцев у Везенберга, 1574 г.

17-го марта 1574 г. шотландцы поссорились с немцами в лагере перед Везенбергом, при чем произошла ужасная свалка, во время которой было убито более 1,500 шотландцев, но не более 30-ти немцев; все же дело происходило так. Немцы все смеялись над шотландцами, шотландцы долго сносили насмешки, пока наконец Архибальд, их предводитель, соединился со своими офицерами и простыми солдатами, чтобы отомстить немцам за насмешки. В полном боевом порядке они вышли из своего лагеря, взяли с собою свою артиллерию и начали стрелять по немецким гофлейтам.

Немцам стало неловко и они не знали, как тут быть; шотландцы начали просить шведов о помощи против немцев; но шведы не захотели становиться ни на чью сторону. Когда же немцы увидали, что шотландцы не шутят, то схватились за оружие и бросились на шотландцев, не замедливших взяться за свои длинные ружья. Немцы прорвали фронт шотдандцев и стали тогда душить их как баранов; крестьяне, враждебно относившиеся к шотландцам, пришли также на помощь к немцам и избили также не мало шотландцев, которые прятались, куда могли. И так в один час было убито и застрелено более 1,500 челевек. При этом Архибальд, их начальнику был также ранен, но остался в живых. Безжалостно были убиты почти все шотландские предводители и начальники, знатные и порядочные люди, уцелевшие при штурмах. Свалка эта происходила только между немецкими гофлейтами и шотландскими ландскнехтами, шотландские же рейтары и гофлейты ни мало не заботились о них, и хотя были все на конях, однако преспокойно смотрели и ждали, чем кончится игра. Когда же увидели, что немцы одолевают, то послали к ним с извинением, что ничего не знали об этом бунте шотландских ландскнехтов и не приставали к ним против немцев; поэтому пусть немцы обратят внимание на невиновность шотландских гофлейтов, дабы им не отвечать за других. Немцы приняли это извинение и обещали им мир. Остальные же шотландские ландскнехты, видя, что их сторона побеждена, немедленно бежали со своим знаменем к русским к замку Везенбергу, где были приняты с большою радостию.

Здесь немцы и шотландцы, воины одного государя, воевали между собой, победа же и триумф выпали на долю московита. Еслибы шотландцы начали это дело часом позднее к ночи, то легко победили бы всех немцев у Везенберга. Потому что немцы были очень пьяны, прокутивши целый день так, как ни разу до сих пор во всю осаду не кутили: после свежей добычи очень вкусно было их питье, за которое они чуть не расплатились головами. [228] Шотландцы же, бежавшие к русским, хотя и были хорошо приняты, но, после отступления шведов, были взяты в плен и связанные отвезены в Москву. Русские из Везенберга уверили других в России, что они своей храбростью взяли в плен этих шотландцев во время сражений. Эти бедные люди, числом более 70 (700) безжалостно были умерщвлены в Москве. Таково было счастие шотландцев в Ливонии.

84. Конец осады Везенберга, 1574 г.

25-го марта господин Клаус Акезен со всем войском выступил из лагеря у Везенберга и ^-ушел домой, к какой печали и огорчению наших и к какой радости и ликованию русских может представить себе всякий благоразумный человек. Во время отступления гофлейты ужасно неистовствовали в Гарриене, стране, с незапамятных времен принадлежавшей к ревельскому замку. Но многие из грабителей приняли ее за московитское владение, чтобы только беспрепятственно раззорять ее; этим же московит был принужден взять эту местность под свою власть.

55. Почему русские так хороши в крепостях.

Русские в крепостях являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во первых, русские работящий народ: русский, в случае надобности, неутомим ни в какой опасной и тяжелой работе днем и ночью, и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего государя.

Во вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудною пищею; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может.

В третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показаться в своей земле, потому что их умерщвляют с позором; в чужих же землях они не могут, да и не хотят оставаться. Поэтому они держатся в крепости до последнего человека и скорее согласятся погибнуть до единого, чем итти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно все равно, где бы не жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться.

В четвертых, у русских считалось не только позором, но и смертным грехом сдать крепость. Однако со временем и они об этом стали другого мнения. Потому что, получая известие о большом войске, не шутя угрожавшем им, и ими овладевала, как и другими нациями, человеческая слабость и робость, по которой передавались крепости. Но бежать в походе и спасаться с поля битвы от неприятеля у русских не считалось пороком или позором. [229]

86. Беда в Гарриене и Ревеле, 1574 г.

В 1574 г., в день Вознесения, рано утром, десять тысяч русских и татар из Гарриена стали под самым Ревелем, сожгли почти все деревни, существовавшие под городом, отбили и увели большую часть скота, как похищенного, так и купленная дворянами, бюргерами и крестьянами от солдата, забравших скот при осаде Везенберга и приведших его с собою, а также взяли в плен много народу. В тот же день был захвачен в плен в своем дворе почтенный муж, Варфоломей Дуве из Заге, член совета в Гарриене. Он был увезен в Москву, был там привязан к столбу и на огне зажарен до смерти.

Тем же летом русские и татары, денно и ночно, без устали неистовствовали в Гарриене и под Ревелем: убивали по ночам людей у города Ревеля в их квартирах, садах и сараях, уводили с пастбищ скот бедных крестьян и извощичьих лошадей не далеко от города, и покорили своей власти всю землю Гарриен до города Ревеля, так что во всем Гарриене ни один дворянин не владел более своим двором или поместьями, а крестьяне на две мили пути от города должны были брать мирные письма (охранные грамоты) от виттенштейнских русских и платить этим русским такие же подати, какие платили своим немецким господам.

Тогда то набат в Ревеле стал гудеть и день и ночь. Ревельцы были так напуганы, что держали ежедневно на колокольнях по нескольку сторожей, которые немедленно должны были бить в набат, когда показывались русские. Часто эти стражи, завидевши издалека нисколько крестьян, ударяли в колокола и по всем улицам поднимали напрасную тревогу. Кончилось тогда все веселие в стране, далеко попрятались тогда все большие ливонские волынки. Каково состояние было тогда в Ревеле и по всему Гарриену, не возможно вкратце описать так жалостно и ужасно, как было на самом деле. Тогда бюргера говаривали друг другу: «Доживу ли я до дня, когда наконец бросят кожанные колокола, то есть барабаны, а крестьяне снова заиграют на своих волынках, когда это мы отделаемся наконец от длинно-чулочных гостей, а к нам по старому придут гости в длинных штанах, т. е. моряки и матросы». Не было ни меры, ни конца плачу и рыданиям. Изчезли все нарядные, подбитые мехом кафтаны мущин, исчезли все дорогие головные уборы, сумки, золотые цепи и драгоценные вещи женщин, все большие пряжки и застежки, все вызолоченные и жемчужные ожерелья девушек: все это было проедено при длинно-чулочных гостях. [230]

87. Ревельский розовый сад.

Этим же летом 74-го года снова целый флот любекских кораблей прошел в Нарву. Тогда ревельские бюргеры стояли в розовом саду и с печалью смотрели, как корабли проходили мимо их города. Некоторые же тщетно утешали сами себя и говорили, что это-де военные корабли, которые начнут осаждать и снова возьмут у русских Нарву.

Так как здесь часто упоминается о ревельском розовом саде, то я должен сказать о нем несколько слов. Этот розовый сад находился у больших морских ворот, совсем недалеко от большой городской башни (Zwinger, die dicke Margarethe). Сад этот купцы развели в хорошие годы на высоком месте, для веселого вида на море и окрестности. Сад был обведен стеною, чтобы в него не могли входить свиньи или другой скот; а посередине на открытом месте стояло высокое, роскошное зеленое дерево, с длинными, раскидистыми ветвями, а под этим деревом кругом были поставлены скамейки. Отсюда то ежедневно с радостью и весельем смотрели, как уходили и приходили корабли всех наций и лавировали с большим хвастовством, а когда корабли приходили или уходили, то на рейде раздавались звучные салютационные выстрелы. А когда купеческие прикащики собирались убежать из страны на кораблях, то бюргеры, подмастерья, женщины и девушки провожали их в розовый сад, где они на прощанье пили под зеленым деревом и весело пели и плясали. Впоследствии, в другия московитские осады, этот увеселительный сад был взрыт и обращен в сад печали; на месте бывшего сада ревельцы сделали ров и насыпали вал перед большой башней у морских ворот.

88. Предприятия гофлейтов. Взятие любекских кораблей, 1574 г.

8-го июня гофлейты снова двинулись в поход из своих лагерей: жаждая добычи, они опустошили земли около Феллина и Оверпалена, сожгли несколько деревень и убили много бедных крестьян.

В то же время они напали и на местечко Оверпален, сожгли его; застали в расплох Дидерика Фаренсбека Геймерского, гофрата герцога Магнуса, и еще нескольких из герцогской придворной челяди, увели их с собой в плен и с большой добычей возвратились домой.

В то же время военные корабли короля шведского взяли 16 любекских купеческих кораблей, плывших из Нарвы и нагруженных всякими товарами и дорогими мехами. Но так как адмирал любекских кораблей стал сопротивляться и убил нескольких шведов, то рассердил этим шведов, которые убили его [231] и еще нескольких любчан. Когда остальные любчане увидели это, то некоторые снова возвратились в Нарву, другие же повскакивали в лодки и отправились на них в Ревель.

89. Дальнейшая судьба гофлейтов, 1574 г.

29-го июля 1574. г., когда гофлейты в своем лагере радовались и веселились добычей, взятой из местечек Феллина и Оверпалена, русские и татары, числом в несколько тысяч, совсем неожиданно нагрянули на них, многих из них убили, многих взяли в плен, отняли большую часть добычи вместе со многими лошадьми и оружием, и таким образом вознаградили свою потерю. Затем те же русские взяли приступом церковь в Мариаме, куда бежали многие крестьяне со своими женами и детьми, выстрелами разбив церковные двери. Тогда бедняки попрятались в подвале, но все свое скудное имущество, бывшее в церкви, они должны были оставить русским, которые забрали и увезли всё.

Когда русские и татары ушли из Вика, то плохо пришлось гофлейтам: они ни одного дня не могли в своем лагере провести спокойно и без опасности, потому им очень желательно было бы перемирие, но они не знали, как бы добыть его. Наконец они сочли самым лучшим двинуться в поход со своими наличными силами, чтобы силою вынудить русских в Ливонии дать перемирие. А так как и ревельскому магистрату необходимо было перемирие, для того чтобы бюргеры и крестьяне могли запастись фуражем и съестными припасами и посеять озимый хлеб, поэтому и магистрат присоединился к гофлейтам, чтобы вместе с ними можно было пользоваться ожидаемым перемирием.

Когда гофлейты двинулись в поход и стали лагерем в земле Куймеце, то два ратсгера города Ревеля, именно Гинрик Клодт и Герман Лур, были посланы к ним; здесь они сообща написали письмо к воеводе виттенштеинскому, прося перемирия. Но воевода ответил им на это письмо с большой насмешкой: вся надежда на перемирие потому пропала.

90. На кого не следует полагаться.

В это время в Ливонии выучились понимать слово пророка Давида, гласящее: «Не полагайтесь на князей, потому что они сыны человеческие и не могут помочь вам». В самом деле, при начале войны ливонцы полагались на многих государей и князей, и очень ошиблись. Многие из них надеялись на императора и на римскую империю, так как Ливония с давних пор принадлежала к римской империи. Многие также надеялись на короля датского, так как он принял несколько местностей под свою защиту и [232] ежегодно отправлял своих послов к московиту. Многие уповали на короля польского, взявшего также под свое покровительство несколько земель в Ливонии. Некоторые рассчитывали на немецкого магистра, так как Ливония принадлежала тевтонскому ордену, расчитывали и на многих других государей и князей. Когда же герцог Магнус был возвеличен московитом, сделавшись королем ливонским, то явился единственной утехой и убежищем почти всех ливонцев, переходивших толпами к этому государю. Сторонники герцога Магнуса считали короля шведского с его приверженцами, дворянами и не дворянами, стороною самою ничтожною, а про себя думали, что они лучше всех шведских, польских и датских приверженцев, и отзывались о других, как о несчастных и злополучных людях. Когда же начали сомневаться в герцоге Магнусе, то многие из них, считая московита самым сильнейшим государем, стали искать у него помощи и защиты. Некоторые же снова обратились к королю шведскому и помирились со шведскими правителями в Ревеле. Наконец, когда король шведский Божьей милостью одержал победу над московитом и над мнениями всех упомянутых ливонцев, то они снова изо всех мест обратились к достопочитаемому королю шведскому, в котором нашли себе наконец наилучшего господина.

91. Несчастие гофлейтов, 1574 г.

Когда гофлейты в своем лагере у Куймеца услышали ответ и намерение воеводы виттенштейнского, то снова отправились грабить, и опустошив совершенно местность у Куймеца, двинулись к Ниенгофу, и снова расположились тут, хозяйничая, грабя и объедая народ не хуже русских и татар, так что все крестьяне тех деревень говорили, что хотя русские и татары большими полчищами часто проходили чрез их страну, но никогда так до чиста не обирали бедных людей, как это делали немецкие гофлейты при своем походе при немногочисленном количестве. Таким разбоем они достигли только того, что уступили и передали ревельские земли русским в Виттенштейне.

В первом издании летописи это излагалось так:

(После такого ответа виттенштейнского воеводы, гофлейты, опустошивши совершенно страну, выступили из Куймеца и снова расположились в Ниенгофе, где, против всякого христианского обычая, распоряжались как губители своего отечества. Хотя оба упомянутые места Куймец и Ниенгоф, вместе с Гарриеном с испокон веков принадлежали ревельскому замку, однако они приняли их за неприятельские владения, чтобы только беспрепятственно грабить. Они похитили у бедных крестьян весь скот и хлеб и [233] обходились с бедными люди хуже, чем русские и татары, так что крестьяне этих местностей говорили, что русские и татары часто приходили к ним, но во всех своих походах не обирали их так до чиста, как обобрали немецкие гофлейты в этом одном походе. Потому что они разрывали ямы в земли и уносили оттуда все, что бедные люди попрятали от других неприятелей, жали хлеб на полях и увозили его. Таким разбоем они больше еще передали русским ревельские земли, чем защитили их; и всетаки во всю войну они ни разу не решились перейти через ливонскую границу в земли, занятые русским, но только в одной Ливонии доказывали свое мужество грабежами, требуя, однако, всякий месяц большое жалованье. Если же бы им пришлось заплатить за всю добычу, награбленную и взятую ими с земель короля шведского, то им далеко не хватило бы их жалованья).

Но плач и ропот бедных крестьян против гофлейтов не были вполне бесплодными. Ибо в своих стоянках в Гапсале, Лоде и Леале они ежедневно грызлись между собой как собаки, многие из них были убиты и взяты в плен русскими, не считая других несчастий и наказаний, постигших их.

92. Несчастие шведов у Нарвы, 1574 г.

В 1574 г. военные корабли короля шведского отправились в Нарву преследовать московита. Но здесь им удалось не больше, чем и в других походах и замыслах. Потому что когда они прибыли к нарвскому рейду, то поднялась страшная буря, разогнавшая корабли, и прибившая адмирала к берегу. При этом погибли почти все люди; между ними был также один дворянин из мейсенской земли, по имени Антоний Плох, живьем взятый московитом и после долгого заточения повешенный в Нарве.

93. Шведо-датские переговоры в Падисе, 1574 г.

Около того же времени эзельские правители послали несколько комисаров из Аренсбурга в Падис, чтобы вести переговоры со шведскими правителями на счет благосостояния и пользы Ревеля и всей земли. Тогда двое шведских правителей из Ревеля, именно Карл Гиндриксен Канкдский и Ганс Берентсен Фореский, вместе с двумя членами магистрата, именно Петром Меллером и Германом Луром, отправились также в Падис, чтобы выслушать предложение аренсбургцев. Тут Иоанн Уксель Менцский, между прочим, изложил ревельским господам и следующий пункт: был он, Уксель, в Дании, где встретил одного шведского посла; король датский спросил этого посла, как идет война в Ливонии? Раньше де говорили, будто король шведский теряет один замок за другим. [234] Если это так, то король датский может услужить шведскому: на собственный счет пошлет посольство к московиту и добудет мир. На это шведский посол ничего не ответил и даже не поблагодарил короля, чему король очень удивился и обиделся. Поэтому он (Иоанн Уксель) советует ревельцам, не медля, написать королю датскому, чтобы последний добыл им мир или перемирие у московита, ибо у короля датского заключен вечный мир с московитом и в мирном договоре сказано, что король датский удерживает за собой все, чем владел в Ливонии, и что он впредь добудет в Ливонии, то все будет также пользоваться вечным миром.

94. Ссоры шведов с гофлейтами, 1574 г.

25-го октября господин Гинрик Клаусен с богатой добычей, взятой прошлым летом у любчан, прибыл в Ревель для удовлетворения гофлейтов, чтобы они не отняли у короля шведского замков в Вике, находившихся у них в заставном владении. Большая часть гофлейтов не хотела принимать этих вещей, так как ими не могло быть уплачено все следующее им жалованье сполна, но соглашались, однако, принять их в счет долга с условием, если Гинрик Клаусен выпросит для них перемирие у московита, но Гинрик Клаусен не мог обещать им этого. Поэтому они не захотели ничего взять из добычи, а предложили искать другого государя, которому можно было бы передать замки в Вике. Ротмистры и некоторые гофлейты пристали к такому предложению, из за чего между ними произошли большие раздоры и несогласия. Тогда шестеро ротмистров не пожелали следовать совету отпавших гофлейтов, а остались с меньшею частью верными королю шведскому, своему государю. Наконец один из ротмистров, а именно Ганс Вахтмейстер, поднял знамя и собрал под него всех гофлейтов, оставшихся верными своему государю, дворян и не дворян, туземных и чужеземных. Тогда Гертвих Лейдебург был назначен поручиком, а Мауриц Врангель Иттерферский прапорщиком; эти гофлейты твердо держались во всю войну и вместе со шведскими гофлейтами принесли много пользы Ливонии.

95. Рижане стараются передать Ревель полякам, 1575 г.

В 1575 г. кастелянцы из рижского архиепископства послали в город Ревель своего писаря, по тому поводу, что слышали, будто ревельцы очень притеснены, боятся московита, и покинуты всеми, поэтому они, кастелянцы, находят самым лучшим, чтобы ревельцы отдались под защиту короны Польской. Если ревельцы согласны на это, то рижане постараются устроить у московита так, что ревельцы будут [235] наслаждаться вместе с Литвою и Польшою пятилетним перемирием. Но пока магистрат стал раздумывать, какой бы дать ответ, пришли зловещия извести о прибытии русских.

Выше уже было сказано (стр. 192), что рада Короны Польской и Литвы еще в 1570 г. заявила Иоанну, что думает избрать на польский престол, по смерти Сигизмунда, московского государя и его потомков. Но характер Иоанна был хорошо известен в Польше; еще лучше был известен в Литве, потому рада польская и литовская, посылая к царю гонца Воропая с известием о смерти Сигизмунда, поручила ему объявить царю о желании своем видеть царевича Федора королем польским и великим князем литовским. По своему обычаю, Иоанн сам отвечал Воропаю длинною речью, в которой, оправдывая свою жестокость относительно бояр, выразился между прочим: «Когда буду вашим государем, Ливония, Москва, Новгород и Псков одно будут. А если меня в государи взять не [236] захотят, то пусть приезжают ко мне великие послы для доброго постановления. Я за Полоцк не стою и со всеми его пригородами; уступлю и свое московское, пусть только мне уступят Ливонию по Двину; и заключим вечный мир с Литвою... Не забудь сказать панам своим польским и литовским, чтобы отправляли сюда послов своих немедленно, людей добрых, чтобы из доброго постановления не вышло дурного.»

Речь Иоанна Гарабурде, условия выбора и явное нежелание дать сына в короли, а главное совершенное отсутствие подарков для панов, не могло усилить московскую сторону на сейме, открывшемся в начале 1573 г. Королем был избран именно француз: Генрих Анжуйский, брат французского короля Карла IX. В августе. 1573 г. двадцать польских панов с 150 человек шляхты приехали в Париж за Генрихом. Начали говорить об условиях и долго не соглашались, так что Генрих только в начале 1574 г. приехал в Польшу. Новый король не знал ни польского ни латинского языка, решительно не понимал с кем имеет дело, целые ночи проводил в пирушках, не зная меры расточительности. Во дворце у него был такой беспорядок и такая бедность, что иногда нечего было приготовить к обеду, нечем накрыть стола. Речь Посполитая Польская не далеко бы ушла с таким королем при тогдашних запутанных обстоятельствах с Москвою, если бы король, получив известие о смерти брата Карла IX и требование матери Екатерины Медичи немедленно возвращаться во Францию, тайно не бежал из Кракова 18-го июля 1574 г. [237]

12-го декабря 1575 г. вельможи провозгласили королем императора Максимилиана, а 14-го декабря шляхта провозгласила королевну Анну с тем, чтобы она вышла за муж за Стефана Батория. Явилось таким образом два короля. Иоанн желал торжества австрийской партии, побуждал ее действовать решительно, но Максимилиан все медлил в то время как Стефан Баторий не терял времени: 18-го апреля 1576 г. вступил в Краков, женился на королевне Анне и 1-го мая 1576 г. короновался польским королем. Паны, за исключением троих, признали его королем. [238]

Иоанн, видя, что в Польше сделалось не так, как он желал, т. е. королем явился не австрийский кандидат, решился во что бы то ни стало покончить с Ливониею.

96. Гофлейты продают Вик Дании. Приближение русских, 1575 г.

12-то января 1575 г. несколько коммисаров, между которыми главным был Клаус фон Унгерн, наместник аренсбургский, прибыли в Вик, в Гапсаль, чтобы от имени короля датского сговориться с гофлейтами на счет замков Гапсаля, Лоде и Леаля. Потому что упомянутые гофлейты хотели отнять эти замки от короля шведского, и многие из них уже обещали и поклялись в этом герцогу Магнусу. Поэтому то Клаус фон Унгерн прибыл и сюда.

22-го января получились в Ревеле страшные вести о приближении московита через одного надежного крестьянина. К тому же пришло верное известие о том, что все русские из Виттенштейна отправились к большому отряду в Везенберг. Этот отряд простоял на месте почти две недели, так что наверное нельзя было узнать, в какую сторону он двинется. А так как русские долго медлили, то многие в Ревеле думали, что они прямо отправились в Финляндию; бедные крестьяне так были убеждены в этом, что многие по беспечности, многие по недостатку фуража, снова отправились в свои деревни со своим скотом, с женами и детьми.

25-го января, после многократных переговоров, замки Гапсаль, Лоде и Леаль были переданы шведами (т. е. бывшими шведскими гофлейтами) Клаусу фон Унгерну, который принял их от имени Фридриха II-го, короля датского, и обещал заплатить им все остальное жалованье в день Иоанна Крестителя следующего года; а пока ходатайствовать для них о мире перед московитом.

97. Русские у Ревеля, 1575 г.

30-го января, в воскресенье септуагезимы, утром во время проповеди, московит показался у Ревеля со всем войском, часть которого билась целый день с ревельцами, а большая часть, подобно улью пчел, перешла через озеро от Гирведе выше каменной горы, мимо города, к Иерверкюлю (деревня у озера) и расположилась в Трейденсбуше, на добрую милю от города. В тот же день они жгли все кругом, не пожалели также и домов у монастыря св. Бригитты, кроме того взяли в плен девушек монахинь (послушниц), чего до сих пор никогда не случалось. В этот же день русские напали врасплох и на бедных крестьян, которые не за долго до того ушли из города в деревни в надежде на безопасность и за недостатком фуража. Ревельцы же совсем напрасно [239] причинили себе большие убытки, уничтожили за городом свои сады, сараи и дома, а также и рыбачьи дома, а чего в торопях не успевали ломать, то сжигали, потому что опасались осады.

31-го января утром около 1000 человек конных русских подошли к городу и открыли перестрелку с ревельцами. Между тем лагерь их снялся и они все ушли с обозом, боясь чтобы ревельцы не отняли у них добычи. Когда они все ушли, то крестьяне из города выбежали к их лагерю, и принесли в город для своей пищи много бычачьих голов, брошенных русскими, а также много воловьих и лошадиных шкур, ибо татары убивали скот и мясо поедали полусырым.

98. Дальнейший набег русских, 1575 г.

Тогда русские и татары двинулись сначала в Вик к Гапсалю, на дороге страшно опустошили всю область Падис, все побережье у Падиса и Кегеля, людей избили и очень многих увели в плен. И хотя русский до этих пор часто и многократно опустошал эти земли, однако, он никогда так не свирепствовал как этот раз. Потому что Всемогущий Господь послал еще на страну и то наказание, что во всю эту зиму не выпало снегу; поэтому русские и татары разъезжали по всюду, не спрашивая никакой дороги, и проезжали не только через деревни в той стране, но и по ужасным пустырям, чащам и болотам, выгоняли в поле волков и медведей и всяких диких животных, отыскивая людей и скот. В этом поход им благоприятствовали Божья погода и ветер и все стихии: ни один человек в стране не мог запомнить, чтобы когда нибудь было так мало снегу в это время года, как теперь.

Затем они пошли к Гапсалю, бились с гофлейтами, ставшими теперь на сторону датчан, но на этот раз прошли мимо. Но на следующий день большая часть их вернулась и ночью сожгла несколько домов в местечке. К утру гофлейты из замка снова сделали вылазку, но зашли слишком далеко; поэтому многие из них были убиты, а более 30-ти человек взято в плен, после они безжалостно были умерщвлены в Москве. В то время, когда остальные гофлейты должны были отступить назад к Гапсалю, у ворот замка произошла такая страшная давка, что много сильных людей было задавлено до смерти в большом смятении и тесноте.

В этот раз русские и татары немилосердно опустошили земли у Гапсаля, Лоде, Леаля, Падиса и Фикеля вместе с островами Эзелем, Дагеденом, Моном, Вормсе и Нуком, за исключением аренсбургской области; они брали только лошадей и людей, [240] на быков и коров не обращая большего внимания, так как их труднее было уводить с собой. Выказавши свое своеволие в упомянутых местах, они тотчас же двинулись к Парнову, опустошили окрестный земли и до тла сожгли старый Парнов вместе с церковью. Тогда бюргеры в новом Парнове очень опасались осады и поэтому сами зажгли все дома за городом и сожгли их. Но после того как русские целую ночь пробыли не особенно далеко от Парнова и ночью сожгли несколько немецких кораблей у Парнова, то на следующий день поспешно прошли мимо Парнова к Салису и многим другим местам, застали врасплох очень много людей, многих убили и многих взяли в плен. Здесь оказалось, на какое пятилетнее перемирие могли рассчитывать кастелянцы, желая приманить к себе ревельцев. Чума, поразившая ревельцев, была ближе к ним самим, чем они думали.

Решительно не доверяя земским боярам, Иоанн не желал сближаться с земщиною, но можно ли было доверить правление земщиною людям, которые подозревались в государственной измене (см. выше, стр. 205)? Иоанн напал на мысль поставить в челе земщины человека, который бы по титулу своему и происхождению мог стать выше князей и бояр, и между тем не имел бы с ними ничего общего, мог бы быть вернее их. Мысль свою он и привел в исполнение: в 1574 г. посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича, того самого Саина, что в 1572 г. ходил в поход в Ливонию (см. выше, стр. 215) и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским, и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях, ссаживался с царева места далеко, вместе с боярами. Царь Симеон пробыл царем не более двух лет: Иоанн дал ему Тверь и Торжок.

99. Предложение герцога Магнуса Ревелю, 1575 г.

2-го марта прибыли письма от герцога Магнуса из Оверпалена к всей ревельской общине, в которых он требовал, чтобы ревельцы прислали к нему некоторых из своей среды в Оверпален, где он сообщит им добрый совет, как предупредить будущая несчастия и неудачи, началом которых служит уже [241] происшедший набег. Но ревельцы никак не хотели слушать его совета. Точно также он писал и парновцам, но и парновцы не захотели согласиться на его желания.

100. Спор за Салис, 1575 г.

В марте 1575 г. гофлейты герцога Магнуса вместе с некоторыми русскими заняли двор в Салисе, укрепили его, чтобы пресечь сообщения между Ригой, Ревелем и Парновом; но люди рижского архиепископства отняли у них этот двор. Наконец русские снова одни поселились в нем и удержали его за собой.

101. Мир с Финляндиею, 1575 г.

В 1575 г., на праздник Троицы, шведские коммисары поехали на выборгскую границу, чтобы вести с русскими переговоры о перемирии. Тогда ревельцы сильно надеялись, что наконец будет заключено перемирие. Но русский для своей выгоды заключил перемирие на два года только с одной Финляндией, а ревельцев исключил из него. Это перемирие коварный неприятель заключил для того, чтобы иметь свободный проход со стороны Финляндии, так как намеревался осадить Парнов. Но он исполнял это перемирие, только пока того требовала его выгода: в эти два года вторгался он также и в Финляндию, грабил и жег там и уводил в плен много народу.

Толмача отпустили, и весною 1575 г. боярин князь Вас. Андр. Сицкий-Ярославской, князь Петр Ив. Барятинский и дьяк Лихачев выехали на рубеж, на реку Сестру, куда со шведской стороны приехал адмирал Флеминг. Заспорили, где вести переговоры. Флеминг требовал, чтобы переговаривать на мосту, в шатрах; Сицкий настоял, однако, что швед перешел на русский берег реки. [242] Мира заключить не могли: царь требовал Эстонию и присылки 200 человек шведов нарядных для войны с Крымом, и за это уступал королю право сноситься прямо с ним; но король требовал последнего безо всяких уступок с своей стороны. Заключили только перемирие на два года, с 20-го июля 1575 до 20-го июля 1577 г., между Финляндиею и новгородскою областью. Дело об Эстонии должно было решиться оружием, если король не поспешит отправить своих великих послов в Москву для заключения мира. В договорной грамоте употреблены были прежния выражения: король бил челом царю. В подписи сказано: «Писана на Сестрии реке, на берегу государя царя и великого князя стороне, на государеве вотчине, лета 7083 (1575), июля в 13 день».

102. Русские послы и пожар в Аренсбурге, 1575 г.

7-го июня послы московита прибыли в Аренсбург, а отсюда поплыли в Данию. Того же 7-го июня, когда приехали чужие гости, в Аренсбурге был такой пожар, что выгорела половина местечка и лучшие дома сгорали до тла, чему очень смеялись и радовались московитские послы. Но тем, которые лишились своих домов, было не до смеху. Этот пожар, случившийся как раз во время прибытия русских, многие сочли за верное предзнаменование больших грядущих несчастий.

103. Как заплатили гофлейтам, 1575 г.

Около дня Иоанна Крестителя все гофлейты из Гапсаля, Лоде и Леаля были вызваны Клаусом фон Унгерном в Аренсбург, чтобы получить там жалованье. Им не хотелось ехать туда: им приятнее было бы получить жалованье в своих обыкновенных квартирах; но однако же они отправились туда все вместе. Клаус фон Унгерн написал также и ревельским бюргерам: если кому в Ревеле гофлейты должны что нибудь, то пусть кредиторы все явятся в Аренсбург ко времени уплаты. Что и было исполнено. И когда гофлейты прибыли в Аренсбург, надеясь получить много денег, то, против всякого их ожидания, им поставили в счет все то, что они получали из фуража и съестных припасов, а также брали силой от крестьян, кроме того все что они должны были ревельдам, что же касается до фуража и съестных припасов, то они всегда получали их даром от крестьян короля шведского. Тогда иному, надеявшемуся получить много сотен талеров, представляли такой счет, что для покрытия его едва хватало, всего жалованья: многие, разъезжавшие на нескольких конях при короле шведском, теперь должны были ходить пешком. Тогда они пожалели, что не остались у короля шведского и не взяли вещей в [243] счет платы от Гинрика Клаусена, как другие гофлейты (см. гл. 94). Но теперь было слишком поздно. Таким образом им нетолько отплатили за разбой, учиненный ими в Куймеце и Гарриене, но они приобрели также и дурную славу за то, что устранили из своих квартир и данных под залог замков Гапсаля, Леаля и Лоде тех гофлейтов, которые верно остались служить королю шведскому и взяли вещи в счет уплаты жалованья, а также за то, что лишили короля шведского, своего государя, упомянутых замков вместе со всем Виком только ради просроченного долга.

104. Русские берут Парнов, 1575 г.

В то же время московиты собрались у Везенберга и простояли здесь спокойно почти целый месяц. Ревельцы тогда снова сильно опасались осады. Наконец войско выступило из под Везенберга и поспешно двинулось к Парнову. Московит осадил Парнов, обвел его окопами и стал обстреливать. Наконец, после нескольких приступов, во время которых московит потерял около семи тысяч человек, парновцы должны были сдаться 9-го июля 1575 г., так как были совершенно истощены ^-и не ждали никакой помощи.

Эта потеря города Парнова составляла для остальных земель и обоих главных городов Риги и Ревеля не меньший убыток, как потеря города Дерпта; и хотя парновцы относительно сопротивления вели себя честнее дерптцев, однако их нельзя уважать более последних за строительное дело и исправление города. Потому что как дерптцы в доброе время мало застраивали и укрепляли свой город против нападений, мало заботясь о том, что после солнышка пойдет проливной дождь, а думали только о тщеславии, роскоши, своекорыстии и богатстве: точно также и парновцы не только в доброе время, но и в очевидно угрожавшее войною, очень мало заботились об укреплении города, ибо когда неприятель почти уже подошел к ним в гости, то тогда только они написали в Ревель, прося прислать инженера (вальмейстера) и других средств. А все, построенное там против нападения, было сделано шведами, когда они управляли здесь, и орудия, употреблявшиеся здесь против московита, принадлежали также королю шведскому и были оставлены здесь при предательском завоевании города парновскими гофлейтами.

105. Почему не помогли датчане с Эзеля.

Не задолго до осады, перед тем как обрушилась большая беда, парновцы искали помощи и утешения у Клауса фон Унгерна, датского наместника в Аренсбурге, и предлагали ему сдать город датской короне, чтобы только защититься от московита. Клаус [244] Унгерн, хотя и не имел повеления короля датского, но принял, однако же, парновцев и обещал им защиту. Тогда парновцы небольшое время были датскими подданными, но все это было напрасно. Потому что русские уже приближались, и хотя Клаус фон Унгерн и желал добра парновцам и по мере возможности хотел помочь им, однако, этому воспрепятствовал спор, возникший между герцогом Магнусом саксонским и Клаусом фон Унгерном из за острова Мона. Когда упомянутый герцог Магнус, во время осады Парнова, прибыл из Швеции на Эзель и занял замок Зоненборг, данный ему в лен королем шведским, то поехал также и на Мон, так как этот остров с давних пор всегда принадлежал к Зоненборгу. Когда же он встретил там Клауса фон Унгерна, хотевшего присоединить этот остров к Аренсбургу, то взял его в плен, однако, впоследствии опять выпустил его из темницы; а между тем о парновцах и забыли.

106. Ближайшие последствия падения Парнова.

Когда Парнов был осажден, то замки Гельмеде, Эрмис и Рюген передались со страху герцогу Магнусу гольштейнскому, кроме того Отто фон Унгерн, один из кастелянов рижского архиепископства, без нужды передал московиту свой замок Пуркель, и пятилетнее перемирие, которым кастелянцы хотели прельстить ревельцев, не пошло в прок им самим. Здесь можно бы было сказать: Medice, cura te ipsum!

Когда же город Парнов был взят, тогда главные русские предводители, князь Никита Романович (Захарьин-Юрьев) и князь Юрий Токмаков, обошлись очень ласково с парновцами и предоставили на выбор каждого оставаться в городе, или выехать из него; а чего кто с разу не успеет увезти с собой, за тем беспрепятственно может приехать в другой раз. Но все это были только козни и коварства, чтобы уловить ими другия места. Когда же некоторые знатнейшие парновцы с большими своими богатствами прибыли на остров Киен, то герцог Магнус саксонский напал на них, взял у них большую добычу деньгами и серебряными вещами, и кроме того забрал их в плен и отвез в Швецию, где очень дурно обошлись с ними, за то что имея такие запасы золота и серебра, они не снабдили своего города солдатами. Ибо будь в Парнове хоть сотня кнехтов, то город стоял бы по прежнему и до нынешнего дня. Они за то и понесли наказание от герцога Магнуса, что предпочли собственную пользу пользе общей, и в беде не снабдили своего города нетолько укреплениями, но и солдатами. [245]

107. Зоненборг снова во власти датчан, 1575 г.

В 1575 г., в день св. Лаврентия, когда герцог Магнус снова ушел с Эзеля, Клаус фон Унгерн осадил с небольшим войском Зоненборг и через несколько дней взял и занял его скорее счастием и неожиданностью, чем силой. Потому что когда датчане подошли к замку, внутри его произошел страшнейший пожар и так скоро распространился, что невозможно было потушить огня. Тогда кнехты и начальники замка, по причине огня, должны были повылазить, из окон; другие же, стоявшие снаружи, влезли в эти самые окна и таким образом завладели замком.

108. Переговоры ревельцев и датчан в Падисе, 1575 г.

1-го сентября датские коммисары, именно Клаус фон Унгерн, Аксель Тонниссен, Рейнольд Сцойе, Иоанн Уксель менцский и Отто Уксель кошкский прибыли из Аренсбурга на границу в Падис и попросили губернатора и магистрат города Ревеля также пожаловать сюда, чтобы вести переговоры. Вследствие этого господин Понтус де Легардия, губернатор, Герман Лур и Петр Меллер, члены ревельского магистрата, снарядились и отправились в Падис выслушать, что такое снова намерены предложить датчане.

Когда же упомянутые господа и ревельские послы к вечеру прибыли в Падис в замок, то в одно время с ними прилетала в Падис огромная стая диких, необыкновенных морских птиц, немного похожих по величине и виду на диких гусей; на своих плоских ногах они разошлись по крышам и выступам домов. Странное зрелище представляли эти необыкновенные, неизвестные птицы, до сих пор и после того никогда более не показывавшаяся. Хотя их и спугнули один раз, однако они возвратились вторично, и не обращая ни на что внимания, остались там до самой ночи, даже не испугавшись, когда нескольких из них застрели. Но на другой день их больше не видели. Причина, по которой были приглашены сюда ревельцы, была та, что Клаус фон Унгерн вместе с другими датскими коммисарами требовал замок Падис и заявил, что если этот замок достанется московиту, то датчане отомстят за это ревельцам. Однако ревельцы им ничего не могли обещать.

109. Ревель ищет чужой помощи.

В то же время Клаус фон Унгерн восхвалял милостивое расположение короля датского к городу Ревелю. Этим он побудил ревельцев, как больных, хватающихся в продолжительных и тяжких болезнях за нескольких докторов, написать королю [246] датскому, а также римскому императору и другим государям, прося помощи, совета и средств выйти, наконец, к миру из тяжкой войны и угнетения. Но всеми своими письмами они не добились ничего кроме великого неудовольствия и немилости своего государя, короля шведского.

Иоанна сердило то, что в такое важное время, когда в Польше совершалась новая перемена, от цесаря являются одни гонцы и купцы, наконец в декабре 1575 г. явились и великие послы: Иоанн Кобенцель и Даниил Принц. Послы просили, чтобы Иоанн содействовал избранию эрцгерцога Эрнеста в короли польские и великие князья литовские, и чтобы оставить в покое Ливонию. Касательно Ливонии послы говорили: «О Ливонии цесарь велел нам только помянуть, а много о ней не велел говорить; просить только, чтобы государь ваш не велел воевать Ливонии до приезда других больших послов императорских, князей удельных и великих людей». [247]

стал готовиться к большому походу, который и состоялся, но уже в 1577 году, как то и изложено ниже.

110. Рюген взят у русских, 1575 г.

Тою же осенью 1575 г. войско рижского архиепископства вместе с войском герцога курляндского хотели отнять у русских замки Гельмеде, Эрмис, Рюген и Пуркель; однако кроме Рюгена (Руена) не взяли ни одного.

111. Русские в Гапсале, в Вике и на Эзеле, 1576 г.

В январе 1576 г. в Ливонию прибыло войско русских и татар в 6,000 человек; 27-го января они напали на Вик и взяли и заняли замки и крепости Лоде, Леаль и Фикель, сданные им немедленно предательски и безо всякой нужды. Затем они двинулись с немногими орудиями к Гапсалю и только стали перед этим городом, не делая окопов и не стреляя. Как только они подошли, 9-го февраля, то находившиеся в замке дворяне из Вика, бюргеры, начальники (офицеры) и кнехты немедленно завели переговоры с русскими и 12-го февраля сдали московиту превосходную крепость Гапсаль без всякой нужды; а в замки том не было ни малейшего недостатка в съестных припасах и людях, и им совсем нечего бы было бояться осады, еслибы они только немного подумали о сопротивлении. И так московит добыл упомянутые замки в Вике вместе со всей землей. Когда же вслед за тем они стали жалеть о таком позоре и также когда в них заговорила совесть, то никто не хотел признавать себя виновным: бюргеры вместе с воинами складывали вину на викских дворян, бывших с ними в Гапсале и других замках, а дворяне в свою очередь складывали вину на воинов и бюргеров.

Когда же русские вступили в замок, то многие из гапсальских юнкеров (помещиков, дворян) были в очень веселом [248] настроении, у одного из них сидели на коленях две девушки из дворянок и он забавлялся с ними. Русские не могли вдоволь надивиться такой беспечности и сказали Гинрику Боусману, гоф-юнкеру герцога Магнуса, также видевшему это: «Гинрик, что вы немцы за странные люди однако! Еслибы мы, русские, так легкомысленно сдали такой замок, то не смели бы поднять глаз перед честными людьми, а великий князь наш не знал бы, какую, и смерть придумать нам; а немцы в Гапсале не только прямо смотрят в глаза, а еще играют с девушками, точно и в самом деле поступили как следовало». На это Гинрик Боусман не нашелся что ответить, так как сам видел это собственными глазами.

Когда был взят Гапсаль, князь Юрий Токмаков, главный начальник московитов, умер в одной бане в том местечке; этот князь не хотел, чтобы его нога была в замке Гапсале. В то же время русские и татары были также и на Эзеле, где опустошили всю страну до Шворвер-Орта и многих бедных жителей увели в плен в Москву и Татарию.

После завоевания замков Гапсаля, Лоде, Леаля и Фикеля вместе с всем Виком некоторые из дворян этих мест остались у русских в Вике, многие отправились к великому князю в Москву и снова служили ему советом и делом против Ливонии, потому что из за легкомысленной сдачи упомянутых замков они не смели явиться ни на Эзель, ни в Ревель.

112. Как шведы теряют Падис, 1576 г.

И вот когда московит овладел всем Виком, то вторгся также и в часть короля шведского в Ливонии, и 18-го февраля осадил замок Падис. Не обводя замок окопами, московит обстреливал его один день из нескольких полевых орудий. 20-го февраля гауптман (комендант) Ганс фон Ольденбург немедля долго сдал ему замок. И так московит взял упомянутые замки со всеми принадлежащими к ним землями и людьми с ничтожным войском и без всяких усилий, внушая только страх. В то же время, когда земли вокруг Ревеля были так часто опустошаемы и разоряемы, бедные крестьяне, за недостатком быков и лошадей, запрягали в сани коров, которые еще уцелели, и возили из города и в город Ревель все нужные припасы.

После потери замка Гапсаля Клаус фон Унгерн, наместник в Аренсбурге, сильно рассердился на всех бывших в Вике, и жестоко преследовал их. [249]

113. Несчастие шведов у Падиса, 1576 г.

29-го апреля шведы осадили замок Падис, обвели его окопами и стали обстреливать. Прострелявши там до Вознесения и с малыми силами несколько раз делав приступы, они со стыдом и позором ни с чем возвратились домой, потому что нечего было больше грабить в окрестностях и маркитанты не хотели больше привозить пива, так как у солдат не было больше никаких награбленных вещей, чтобы заплатить ими за пиво.

114. Бой с русскими у Ревеля, 1576 г.

В то время как шведы осаждали Падис, русские в Виттенштейне снарядились и пришли к Ревелю в надежде захватить весь городской скот, так как все военные люди ушли из города к Падису. Когда же они захватили большую часть скота на пастбище недалеко от города и хотели угнать его, то бюргеры, гезели, домашние слуги и юнги (ученики мастеровых) наскоро снарядились и снова отняли у русских добычу с большой славой и увели несколько прекрасных русских валлахов (лошадей), с которых стреляли русские.

115. На Гапсаль нападают из Аренсбурга. Злосчастная кончина госпожи фот Ринген, 1576 г.

В то время, когда шведы стояли у Падиса, Клаус фон Унгерн напал из Аренсбурга на Гапсаль, чтобы застать врасплох как русских, так и вероломных немцев, ставших на сторону московита; нескольких из них он взял в плен и отослал в Данию. Немного спустя после того как Клаус фон Унгерн отступил от Гапсаля, госпожа фон Ринген умерла в такой бедности в Гапсале, что у нее не нашлось простыни, чтобы завернуть тело. Даже покрывало, положенное на ее гроб, русские хотели сорвать с большими насмешками и поруганиями. Эта женщина была в старое доброе время богатая и знатная дама в замке и велела сделать своей дочери такое пышное платье из золота и жемчуга, что все в Ливонии только и говорили и рассказывали о нем.

116. Посольство Максимилиана II, 1576 г.

30-го мая послы императора Максимилиана II, прибывшие из Москвы, писали из Риги ревельцам, что они всеми силами старались в Москве добиться мира для города Ревеля, однако безуспешно. Но наконец московит будто бы заявил, что пока ревельцы будут спокойны, то и он не начнет войны. [250]

Император Максимилиан II умер 12-го октября 1576 г., и князь Сугорский 15-го декабря прибыл в Пернов, и отсюда возвратился в Москву 3-го января 1577 г.

117. Как русский прельщал ревельцев, 1576 г.

В то время, как московит хорошо знал о тяжкой нужде и стеснении ревельцев, он все таки не покидал своей старой привычки действовать ласковыми приманками. Для этого он отправил с несколькими стами лошадей в Виттенштейн сына одного ревельского ратмана Гинрика Геллинкгузена, бежавшего из Ревеля из за одного убийства и потому искавшего утешения у московита, чтобы он убедил свой родной город смириться перед великим князем московским. Когда Гинрик Гедлингузен прибыл в Виттенштейн, то 10-го июня 1576 г. написал ревельскому магистрату следующее:

«При всем моем доброжелательстве не могу скрыть, что я предпринял это путешествие по поручению благородного и строгого господина Андрея Солкала (Щелкалова), канцлера (дьяка) великого князя, во славу и хвалу Божию, и ради высокой чести великого князя и царя всея России, и на пользу моего родного города, для того чтобы тайно сообщить вам предложение царя всея России, выгодное для вас и для короля шведского, если только вы поверите мне недостойному. Да будет вам известие, что царь всея России ничего не требует от вас кроме смирения о чем вы узнаете также из имеющихся при мне грамот за печатями. Но если же, чего Боже сохрани, вы этого не пожелаете, то вам предстоит полнейшее разрушение вашего города мечем и огнем, так что ни один младенец в колыбели не будет оставлен в живых и для примера всего мира царь сделает это разрушение подобным разрушению Иерусалима. Эти и еще другия вещи, не подобающие доверять перу, но весьма важные для всего города, я должен передать вам от царя всея России, без всякого лукавства, клянусь Богом, спасающим тело мое и душу. Потому что царь всея России соизволил наградить меня тремя стами коней, с которыми я и должен явиться к Ревелю. Поэтому прошу теперь христианского безопасного конвоя (провожатых)».

Гинрик Геллинкгузен тайно писал это не только магистрату, но и некоторым бюргерам, которых он считал своими [251] друзьями. Но как магистрат и бюргеры смекнули, что это только новые козни и происки, то не поварили ему, и не дали провожатых.

118. Русские у самого Ревеля, 1576 г.

22-го июня более 5000 русских и татар пришли из Виттенштейна к Ревелю и угнали весь скот с Лакесберга. Тогда немецкие гофлейты, числом около ста всадников, и городские ландскнехты вместе с несколькими бюргерами и слугами наскоро вооружились, и в четырех милях от города нагнали неприятеля, отбили у него скот, причем нескольких татар и русских убили и нескольких взяли в плен.

119. Шведы у Риги, 1576 г.

11-го июля военные корабли короля шведского подошли к Риге и враждебно зажгли здесь у Двины несколько домов, по той причине, что король шведский имел притязание на рижан за несколько должных ему вещей, и рижане на счет их не условились и не уладили дела с королем. Наконец они сговорились. Тогда рижане дали сто ластов ржи и должны были доставить ее в замок Ревель.

Прим. перев. Все это касается до Риги и до южной Ливонии, отошедшей с 1561 г. к Польше, за время администраторства Кетлера и Ходкевича, будет изложено в другой летописи.